факту и разучился созерцать
показанное обстояние, кто хочет видеть земным, телесным глазом и потому выколол себе духовное око, кто от чрезмерной «умности» заморил в себе
«вещую простоту» и
«заумную глубину», довел свою рассудочную трезвость до того, что утратил
способность хмелеть вместе со своим народом на пиру все преображающего воображения,
тому пусть будет народная сказка мертва и пусть она кажется ему глупой»
[14, с. 260-261]. И Иван Александрович продолжает делиться своими сокровенными мыслями о русской народной сказке с теми, кто не утратил эту способность.
И.А. Ильин: русская народная сказка есть первая, дорелигиозная философия народа.И.А. Ильин акцентировал внимание на философском аспекте сказки, на содержащихся в ней размышлениях о добре и зле. Ученый утверждает, что сказка есть первая, дорелигиозная философия народа, его жизненная философия, изложенная в свободных мифических образах и в художественной форме. Эти философские ответы вынашиваются каждым народом самостоятельно, по-своему, в
его бессознательной национально-духовной лаборатории. И
сказки народов отнюдь не повторяют друг друга. Сходны лишь образные темы, и то лишь отчасти; но не сходны ни вопросы, ни ответы сказок. Мыслитель полагает, что каждый народ по-своему томится в земной жизни, накапливает свой особый
и дорелигиозный, и религиозный опыт, слагает свою особую духовную проблематику и философию, вынашивает свое миросозерцание. И того, кто стучится у дверей, сказка уводит именно к истокам национального духовного опыта, русского человека по-русски укрепляя, по-русски утешая,
по-русски умудряя. «Подумайте только,
рассуждает Иван Александрович,
сколько поколений наших неведомых и ныне забвенных предков жило и томилось, вздыхало и плакало, пело и мечтало, вопрошало и боролось до нас, до нашей памяти, ставя все те же младенчески-философские вопросы и слагая сказочно-философские ответы на них... Сколько бед и опасностей, сколько бурь и войн пережито и осмыслено в сказках» [14, с. 272].
Размышления над этой
проблемой позволили ученому сделать выводы о том, что в сказках русский народ пытался распутать и развязать узлы своего национального характера,
высказать свое национальное мироощущение, наставить своих детей в первобытной, но глубокой жизненной мудрости, разрешая лежавшие на его сердце жизненные, нравственные,
семейные, бытовые и государственные вопросы. И сказки русские
просты и глубоки, как сама русская душа. Они всегда юны и наивны, как дитя; и всегда древни и мудры, как прабабушка; как спрашивающее дитя и как отвечающая старушка: оба
созерцающие младенцы [14, с. 272].
Таким образом, И.А. Ильин выделяет важную мировоззренческую роль русской народной сказки: «Сказка
это ответ все испытавшей древности на вопросы вступающей в
мир детской души. Здесь русская древность помазует русское младенчество на неиспытан
- ную еще трудную жизнь, созерцая из древнего национального лона всегда новые трудности жизненного пути. И благо нам, если мы, сохранив в душе вечного ребенка, умеем и спрашивать, и выслушивать голос нашей сказки» [14, с. 272].
И.А. Ильин: особенности русской народной сказки. И.А. Ильин, исследуя своеобразие русской народной сказки, выделяет следующие ее черты. Она беззаветно доверчива,
простодушна, созерцательна; она верит своему видению, всерьез воспринимает его, живет в его образах; следует своей внутренней закономерности, поднимаясь тем самым до искусства и считаясь искусством. Искусство это
своеобразно: внешние одежды его
слова; внутренние
сказочный мир образов, являющий собою незаконченное коллективное творчество, в основе своей подвижное, изменчивое, незавершенное, во множестве вариантов и видоизменений. Мыслитель подчеркивает, что «всяк волен рассказывать сказку по-своему,
как ему лучше покажется, и уговор лучше денег: «врать не мешай». Поэтому сказка есть как бы
всенародная тема для личного сновидения; и тема как будто говорит каждому человеку:
«Вот она я
возьми меня, если хочешь, и присни себе меня по-своему» [14, с. 262-263].
И.А. Ильин констатирует, что на сказках лежит печать народа, времени и той среды, в которой они длительное время жили – как нередко говорят, «бытовали». Он обращает
108